Автор: ЭРЬЗЯ СТЕПАН ДМИТРИЕВИЧ

АВТОБИОГРАФИЯ

Страница 3

Париж. Парижские друзья дали маршрут — где и нам переехать границу. Посадили в поезд. На одной германской станции меня высадили, я стоял растерянный. Вот подошёл другой поезд — бросают мой багаж в вагон и меня грубо вталкивают туда же. На одной из маленьких станций меня выталкивают. Жду. Много людей. Подходит поезд с маленькими открытыми вагонами с деревянными сиденьями. Всем приказывают сесть в эти вагоны. Поезд шёл малонаселёнными полями. Вдали виден лес. Вблизи леса поезд остановился. Нас высадили и указали, куда идти. Встретили человека, заговорили по-русски, повернули в сторону и пришли в деревню. Наутро пришёл пограничник и повёл без каких-либо препятствий в сторону России. В России я попал не в Москву, а в Петербург. В Петербурге трудно было, чтобы не попасть на глаза полиции. Один профессор дал мне письмо к Репину. Узнал, в какой день у него приём. Поехал в Финляндию, в Куоккалу. Найти его было легко. Как только остановился поезд, подъехали извозчики и повезли к Репину. Ещё издали видна большая вывеска “Илья Ефимович Репин, принимает с 12 до 2-х”. Таких вывесок по пути встретилось не одна, а много. Вот и поместье Репина. За оградой, по дорожкам двигается много народа. Дом имеет форму деревенской церкви. Над входом все то же извещение: “И. Е. Репин, принимает с 12 до 2-х, а друзей до 4-х”. Собралось много народу. Одни говорят между собой, другие молча стоят в стороне. Смотрят на часы. Стрелки очень медленно двигаются. Посетителей всё больше и больше. Появляется почтальон с таким грузом писем, какой я впервые видел в своей жизни. Ровно в двенадцать открывается дверь. Во всю длину комнаты накрыт стол, сервирован для чая. И опять извещение “И.Е.Репин принимает с 12 до 2-х, а друзей до 4-х”. Обхожу стол, поворачиваю вправо в небольшую дверь и вижу за письменным столом сидит Репин. Перед ним куча писем. Он рвёт письма и, не читая от кого, бросает на воздух. Окружающие молча ждут, когда Репин кончит оригинальное “чтение” писем. Вот и последнее письмо. Все вытянулись. Репин встал, махнул рукой, и все гуськом пошли за ним. Пошёл и я. По лестнице поднялись в мастерскую. Много картин на мольбертах. В это время зашёл новый посетитель. Один журналист объяснил, что вновь вошедший большой коллекционер и приехал купить у Репина картины, и Репин выставил нас. Мы осмотрели мастерскую и спустились вниз. После чая пошли в парк. Уже 2 часа. Остаются только друзья, остаюсь и я. Этим были недовольны. Все друзья собрались в многогранной комнате, где посередине круглый стол, на котором ещё круглый подвижной стол, богато сервированный. Все садятся по чину, — кто рядом с Репиным, кто напротив. Вертится верхний стол, и каждый берёт с него кто что хочет. Многие обращаются к Репину, и он на все вопросы отвечает: “да” или “нет”. Обед кончился, все сразу встали и разошлись.

Я пришёл на станцию. Подходит ко мне один человек, приглашает в контору и говорит: “Ваш поезд придёт позже, а пока ждите вот здесь”. Поздно ночью подъехал чёрный ящик. Два жандарма открыли дверь, втолкнули меня внутрь, где сидели два жандармских офицера. Меня посадили напротив. Ехали всю ночь. Приехали рано утром. К выходу прибавили ещё жандармов. Повели по длинному двору, потом выше вверх, опять вниз, снова вверх и снова вниз, и так без конца. Наконец привели и втиснули в такую узкую дверь, что я еле пролез, за мной захлопнулась дверь. Я очутился в таком месте, где нельзя ни сесть, ни согнуться. Наравне с головой отверстие. Ноги отекли. Дышать стало трудно. Открывают дверь и приводят на допрос. Начальник очень любезный. Первый дал пачку папирос, закурили и мне предложили. Начал читать, за что я арестован. Потом спрашивают: “Это верно?”. Я говорю: “Да”. Потом меня увели.... Потом перевели в камеру, где я мог прилечь. Затем заявили, что свободен, но я буду жить под наблюдением полиции.

По приезде в Москву я навестил старого друга профессора Мотовилова. Он имел на берегу Чёрного моря большое имение. Он взял меня с собой отдохнуть и поправить здоровье и нервы. Когда я вернулся в Москву, началась 1-я мировая война (1914 год, июль-август: ред.). Я завёл мастерскую в доме Петровского монастыря.

Я был мобилизован, и доктор Сутеев определил меня в польский челюстной лазарет как муляжиста и рентгенографа. 2,5 года я не выходил из лаборатории, и были дни, когда делали сотни снимков, делал также каучуковые носы для раненых. Один солдат чуть не убил меня. Это случилось зимой. Я ему сделал нос, который ему понравился. Он вышел гулять. Был сильный мороз. От мороза лицо покраснело, а нос остался белым. Случайно солдат увидел себя в зеркале. Он сорвал нос и разъярённый бросился искать меня, чтобы разделаться со мной.

1918 — я приехал на Урал и остановился на станции Мраморской.

1919 — в Екатеринбурге я был директором Художественной школы. 1920 году, 1-го мая, я открыл памятник Парижским коммунарам, Уральским коммунистам, Памятник свободы.

1921 — из Москвы приехали представители художников крайнего направления модернистов и кубистов — Родвель и Швецова. Они отстранили меня от директорства, разбили все античные скульптуры, сожгли огромную библиотеку.

1922 год — Новороссийск, затем Батум. В Батуме в 1922 году 1-го мая открыл мраморный памятник В.И.Ленину.

В 1923-24 году в Баку работал короткое время как профессор живописи, организовал скульптурный класс и сделал много скульптур бакинских нефтяников, Энгельса и Маркса из мрамора.

1925 — участвовал на первой скульптурной выставке в Москве (состоялась в 1926 г.). В 1926 году, в ноябре, выехал за границу в Париж. В Париже устроил выставку.

1927 — выехал из Парижа в Южную Америку, в Уругвай. Из Уругвая переехал в Аргентину в Буэнос-Айрес, где работал 24 года.