Автор: БУРНАЕВ АЛЕКСАНДР ГАВРИЛОВИЧ

ПЛАСТИЧЕСКИЕ ОБРАЗЫ СКУЛЬПТУР С.Д. ЭРЬЗИ,
ВОПЛОЩЕННЫЕ ЯЗЫКОМ ТАНЦА

Страница 3

Порой мы обнаруживаем произведения скульптора, не изображающие танец как таковой, но воображаем его в “балетном” ракурсе как хореограф [4, с. 57]. А.Д. Еремеев пишет, что прочтение зрелищного текста “Танец” в принципиальном едином ключе трех скульптур и змея возможно лишь в контексте категории трагического осмысления. В представленной композиции С.Д. Эрьзи все, сплетение рук и ног партнеров, чудо мгновенного постижения сути произведения, проявляющейся в единственной детали, через ракурс корпуса и поворот головы [5, с. 29]. Взаимодействие скульптур с психологическими образами-символами всегда воспринимаемы. Уровень их восприятия зависит от субъективного характера художественного мышления, аффективности, мировоззренческих установках. Коррективы контекста “Танца” в хореографическом искусстве оправданны и необходимы.

Миниатюру по мотивам скульптуры С.Д. Эрьзи и древнегреческого мифа о любви Зевса и Леды “Леда и Лебедь” на музыку Г. Альбинони ставит хореограф Л.Н. Акинина (1988). Н.В. Холопова пишет, что этот миф неоднократно привлекал скульптора, где сцена свидания женщины и лебедя, причём в первом варианте композиции доминировала изображение птицы с её своеобразной пластикой, а во втором, наоборот, образ Леды играл подчинённую роль. Прекрасное молодое, сильное тело героини с плавным силуэтом гибких рук, точёных колен, с несомненными элементами эротики была погружена в свои чувства. Лебедь выполнял чисто пластическую (физиологическую), роль, передавал это состояние силой могучих крыльев и упругостью тонкой шеи [6, с. 44]. Н.Ю. Лысова, И.В. Клюева указывают на то, что вторая сидящая женская фигура накрыта лебединым телом. “Особая пластичность заключена в сложной, откровенной эротической позе Леды — с низким наклоном вперед, широко разведенными ногами, в изгибах рук – закинутой к голове правой, кисть которой скрыта в перьях птицы, и согнутой в локте левой, опирающейся на крыло птицы” [7, с. 15]. В скульптурной работе художественно-пластическая трактовка образа не является “воспеванием” чего-то греховного, нежелательного и противоестественного, а утверждением человеческого всеохватывающего чувства. В ней сливаются эмоциональная напряженность, волевая устремленность, освещенные нравственным началом.

Хореограф сделал мифологические образы жизненно полноценными на сцене, сумел воспеть чувственную любовь с трагедийно-страдальческой мимикой, красоту плоти. В чопорно-обнаженном теле Лебедя и эротическом напряжении Леды выразил дань модерну. Подчеркнул стилизованными движениями рук с растопыренными пальцами продолжение внутреннего накала будущих страстей. Скопировал упругое тело из серии “Танец” (балерина, 1929) сидящей на полу Леды с расставленными ногами “анфас” (лицом к зрителю) на левом бедре и согнутой под себя ноге, правая нога развернута и согнута в колене носком в пол. Определил выразительные ракурсы. Руки девушки развел в стороны, правая согнутая в локте пальцами касалась левой кисти танцора, который стоял за спиной девушки на коленях с наклоненным корпусом назад, согнутой правой рукой над лицом и вытянутой в сторону левой. Левая кисть Леды была у правого плеча Лебедя, символически поддерживала его голову.

Хореографическая канва живой скульптуры органично сочеталась с динамикой световых эффектов, но далека от выразительной повествовательности пластической концепции скульптора. Подчёркивает лишь идею, символичность образного решения стихотворного произведения У.И. Батлера “Лебедь и Леда”:

Внезапный шквал: громадные крыла
Пугают деву, грудь исходит в плаче,
На гибком теле ноша тяжела,
И гладят лоно лапы лягушачьи [8, с. 54].

Балетмейстер передал в хореографической миниатюре важную метафору скульптуры — любовный крик. Он говорил о страстности, нагнетающей жажде сплетения тел. Лебедь (птица-человек) заманивал Леду в свои объятия с откровенной чувственностью, эротическим экстазом. Отчаяние, страдание Леды выражались скачками, прыжками, вращениями в самых неожиданных ракурсах. Образные компоненты скульптурной пластики дополнились жестам символического характера. Девушка движениями согнутых рук с заломами за голову, спину передала страстный трепет, горечь обмана, “слёзы” расставания с человеко-Лебедем.